Партия наш рулевой!

 

Мы сидим на вышке, а попросту — в деревянном ящике, прилаженном между деревьев, откуда ведём наблюдение за небольшой полянкой. Мой наставник, егерь Михал Михалыч — смотритель этой подмосковной охотбазы — инструктирует:

— Ты, главное, не суетись, кабан этого не любит, снимай, не спеша, но и не затягивай, — услышит, — тут же убежит… У тебя аппарат-то громко щёлкает?

Камеры, слава богу, у меня «тихие», приготовился я основательно, разложил объективы, а сами камеры за пазухой, чтобы не  застыли.   Ещё  довольно светло, можно закрутить побольше диафрагму —  у телевика глубина резкости ничтожная, а у меня вкручен трёхсотник, — кабаны появятся на другом конце поляны, а это не так уж близко. Сидим уже часа два, и не скучно — любопытно и весело. Я не охотник, мне важно увидеть зверя, полюбоваться на его красоту и грацию, а трофей свой привезти домой на плёнке …

Пока ничего интересного нет. Перешёптываемся. Михалыч рассказывает про своего деда, что приучал их с братом лес слушать, голоса его разбирать. Брат у Михалыча тоже егерь, Александром звать. Участки у них рядом,  только у Михалыча охотбаза, а у Александра — воспроизводство.

Заботятся о своих угодьях сообща — так сподручней. Живности тут всякой много — и косуля, и заяц, и лиса, и птица разная, и вот — кабаны. Это особ-статья — пришли они сюда с других участков, стали братья их охранять. Вот и прижились, расплодились щедро — теперь их тут несколько десятков.

— Гляди-ка, идут!..

И правда, из-за больших деревьев показывается клыкастая морда, за ней другая, и ещё, и ещё … Идут по своей тропке, не за один день пробитой — вроде как две канавки: ноги-то короткие, кабан тащит их. Однако сумерки уже подгустели, пришлось и диафрагму открутить до «полной дыры», и скорость до предела довести, не то будет недодержка. О полной резкости уже мечтать не приходится, но и так вижу, что снимок будет внушительный, уж больно могучие звери кабаны эти … Правда, кадр получился единственный — звери тут же рассыпаются по поляне и, принимаются за кормёжку — тут у них столовая — картошка насыпана в большом количестве.

— Вишь, как жрут, — шепчет Михалыч, — картошка-то промёрзлая, а куда денешься, всё-таки пища. Я, брат, и сам её мороженую-то в войну за милую душу — в пехоте воевал, на Ленинградском фронте … Отощали (это опять о кабанах), ну да ничего, скоро уж теплеть начнёт, подтаивать, тогда сами себе будут выкапывать корешки всякие, а пока вот подкармливаем: вкусно -невкусно, а перезимуют.

Кабанов собирается всё больше и больше.

— Вот теперь, похоже, все собрались, можно и посчитать: социализм — это учёт!

Уже почти совсем смерклось, и не столько видно, сколько слышно — топот, хрюканье, визг — это затеваются мелкие драки. В пиршестве не участвует только здоровенная хромая свинья — стоит, водит носом туда-сюда. Ветер пошёл от нас.

— Всё, — шепчет Михалыч, — сейчас убегут — нюх у них будь здоров.

«Кхра!» — низко и басовито рявкнула хромая и повторила: «Кхра!»… И только треск пошёл по лесу …

— Ну, айда, — говорит Михалыч, — вон уж и Александр свистит, подъехал. Он сегодня у себя тоже считал, сейчас сплюсуем …

Тихо повизгивают полозья, продрогшая Ласточка весело рысит домой. Братья ведут, видать, какой-то давний спор о Бунине — почему писатель помещичий, а природу описывает, словно сам егерем был?

Приезжаем к Михалычу на базу. Братья быстро накидали на стол нехитрой закуски, извлекли из холодильника пару бутылок наипростейшей белой. Как-никак сегодня старый Новый год, да и мои «трофеи» требуют обмывки — «чтобы плёнка не подвела». Спрашиваю братьев, почему это у них содержание не отвечает форме — водка в необыкновенной красоты хрустальных бокалах, а закуска — сало, кильки и прочая «демократия» — на расписном коллекционном фарфоре?

— Так ведь содержание-то соответствующее не завезли, — объясняют они мне, — оно посуде соответствует только тогда, когда Хозяева охотиться приезжают … Тебе разве в Управлении не сказали, что база наша — правительственная? Ну да, решили, видно, раз корреспондент «Огонька», так, небось, сам в курсе … Только мы их харчам и напиткам не радуемся — на участке ведь сплошное смертоубийство начинается — лупят без разбору в количествах не стесняясь, — с той самой вышки, где мы сейчас сидели — будто мяса им надо на всю «верхушку» наготовить — оголодали они там вконец, что ли? Ну, развлечение это для них, так ведь и в этом предел быть должен. Мы же для развлечения вещи в своей квартире не крушим, верно я говорю? — подвёл итог Михалыч, и прибавил вроде ни к селу, ни к городу: «Партия наш рулевой!»

— Мы вот сегодня с братом пересчитали кабанов, — включился Александр, — а как «стрельцы» пожалуют, так нам снова арифметикой заниматься, только на этот раз — вычитанием: социализм — это учёт!.. И не пикни — нам ни прав, ни власти не дано — вышвырнут «без выходного пособия», и вся недолга … Ты вот тоже про это, небось, не напишешь… Партия наш рулевой!

И верно ведь — не смог я про это написать, как и про многое другое. Правда, в блокнотах я всё это сберёг. Вот и лучшую фотографию — где кабаны «в колонну по одному», тоже в редакции почему-то отбросили: обычное «выковыривание изюма» …

— Ну, давайте выпьем, — заключил нашу беседу Михал Михалыч, и, иронически улыбнувшись, махнул рукой: — Партия наш рулевой!

Под этот тост весь вечер и пили — он у них, видать, традиционный — и вроде не придерёшься, и тоске душевной выход…

 

С утра я опять расположился в моём ящике, только теперь меня утеплили – выдали валенки и тулуп: сидеть мне тут до обеда – сам себе такую задачу поставил.

Денек уродился ясным, солнечным, однако и морозец соответствующий. По части освещения волноваться не приходится – самая съемочная погода.

На вышке я один, да не в одиночестве – в посетителях недостатка нет – летают туда-сюда птички, больше всё сойки, посверкивающие своими голубыми подкрылками, проскакал зайчишка, но на такой скорости, что снять его никакой возможности… Олешки то тут, то там возникают – и у них тут столовка – душистого сена вдоволь, да и соль каменная белеет рядышком… И я знай себе пощелкиваю кадр за кадром. Но вот и главный сюжет наклёвывается – появилась косуля, но пока еще далековато, и в тени она густой среди ельника. Потом приблизилась, за берёзой прячется… Я включаю свою телепатию, начинаю ее мысленно уговаривать: – Ну, давай же выдвигайся, да на солнышко… покажись во весь рост… И ведь послушалась – вышла в прогал между деревьями, встала «в позитуру», вся как есть на своих точеных ножках, постояла, пока я сделал вожделенный кадр, потом повернулась и пошла себе обратно вглубь леса по своим косульим делам…

Ну, не укладывается у меня в голове, как это можно по такой красоте палить безо всякой жалости, Это ведь не охота вовсе, а ненаказуемое убийство – ни тебе следопытства, ни подкарауливания на номерах, ни загонщиков… Вот ведь даже у зверей есть свой принцип – на водопое никто ни на кого не нападает… А тут же просто покормиться животинки приходят… И ради чего весь этот разбой, ради какой-то своей блажи?..

Даже не ради мяса, в конце концов! Уж у кого-кого, а у этих-то,  прикрепленных к сему охотничьему угодью Главных слуг народа по части харчей нужды не бывало… Да и у неглавных тоже – вот как-то посетил я моего друга-приятеля Женю Велтистова на его рабочем месте, а занимал он в ту пору должность инструктора по Телевидению в отделе пропаганды ЦК КПСС. Дело было под конец рабочего дня, и Женя предложил продолжить наш разговор по дороге:

— Мне тут надо сходить неподалеку, за пайком – мясо парное получить…

И пошли мы с ним от Новой площади — там помещался его отдел, — через Старую площадь – в самый ее конец. Обогнув последнее цековское здание,  очутились в переулке, где в сверкающем стеклом солидном здании помещалась одна из цековских же столовок, в которой и выдавали им это самое парное мясо… И удивительное дело – мы оказались в череде его коллег, которые шли друг за другом в одном с нами направлении, ну, прямо, как те кабаны, след в след по своей тропке, не в один день пробитой, к этой высокопоставленной кормушке… А ведь тем, кто в хозяйстве Михалыча по его подопечным палил, даже и не надо было за мясом сюда ходить – им же всё на дом доставлялось…

Одно слово — Партия наш рулевой!.. вой… вой… вой… вой…

1969-1985 г.