Кончак, сын Касатки

 

— Сивка, бурка, вещая каурка, встань передо мною, как лист перед травою!..

До чего ж оно красиво и складно звучит, это сказочное заклинание. Повторяю я его, повторяю, а упрямый конёк чихать хотел на мое колдовст­во. Наоборот, все норовит от меня спрятаться. Может, я масть неправиль­но называю? Так не специалист же я по лошадиной части, и точно опреде­лить масть этого рыженького жеребен­ка мне совершенно не под силу…

Он совсем еще маленький, два дня как родился, у него пока даже имени-­то нету. Появился он на свет мороз­ным утром, когда каждая веточка на деревьях пушилась мягким серебром. Первое, что услышал он в своей жиз­ни, было звонкое ржание Нокаута, промчавшегося мимо конюшни на ран­нюю прогулку. Мороз осыпал темную шерсть красавца коня своими озорны­ми блестками, проворно ловил выле­тавший из горячих ноздрей пар и швы­рял его на землю пригоршнями мел­ких иголочек. Нокаут понятия не имел, что у него родился сын, да и где уж ему, племенному орловцу, ус­ледить за своим потомством… А ры­жик, испугавшись этого впервые ус­лышанного звука, поднялся на свои пока еще совсем слабые ножки и по­спешил спрятаться под мамину шею. Касатка тут же защитно пригнула к нему длинную морду, и в глазах ее сразу загорелся сторожкий материн­ский огонь…

Я увидел эту сцену, словно картину в раме, и даже застонал от своей беспомощности: в помещении было тем­но, и мой фотоаппарат оказался несостоятельным. Я вышел на улицу и понял, что на­строение мое окончательно испорче­но. Меня уже не радовали ни резво бегущие знаменитые рысаки, ни мо­лодняк. Так я и проходил до вечера, не подняв ни разу фотоаппарат.

Дома я обсудил эту проблему с женой – Спаса-Зина была опытным режиссером-кинодокументалистом, и посему — главным моим наставником в творческих вопросах. Когда же бывала со мной на съемках, то исполняла роль «ассистента оператора».

На следующий день мы решили все-таки попытать счастья, явились в конюшню с кучей осветительных прибо­ров и попросил конюха помочь мне поставить Касатку с младенцем так, как я их увидел вчера. Конюх засме­ялся: «Что они тебе, артисты, что ли?». Но помочь согласился.

Мы разместили «свет» в разных точках денника, и в нужный момент Спаса-Зина должны была включить общий рубильник, а я быстро снимать, потому что нагрузка на местную сеть могла стать чрезмерной – наши софиты потребляли до четырех киловатт…

Как мы ни бились, ничего, даже от­даленно напоминающего вчерашнее, не получалось. Жеребенок прятался за мамашу, потом смелел, потом снова прятался, сосал молочко, дремал, сно­ва сосал, ложился отдохнуть, отдох­нув, прыгал малость, словом, принимал самые разные позы, кроме той, что была мне нужна. Я в сотый раз за­колдовывал его: «Сивка, бурка, ве­щая каурка…».

Прошло уже часа четыре… Пришел старший зоотехник и с интересом стал наблюдать за моими мучениями. Долго смотрел на всю эту возню, а по­том, видимо, решил и сам принять в ней участие:

— Эй, ты, разбойник, — прикри­кнул он на конька, — а ну-ка .встань как надо, если тебя человек просит!

И вдруг все совпало — непостижи­мо, как это могло произойти, но вчерашняя картина снова вернулась в свою раму — жеребенок спрятался под мамину шею, Касатка пригнула к нему морду, а в глазах ее снова по­явился сторожкий материнский огонь. Только свету теперь было — залей­ся…

Сделать я успел только один кадр, но какой…

— Ты можешь дать имя этому мо­лодцу, — сказал старший зоотехник, — ты честно заработал это право!

И я, по установившейся традиции, взяв буквы из имен родителей — Касатки и Нокаута, предложил:

— Кончак!

Судьбе не было угодно, чтобы я еще раз встретился со своим крестником — на этот подмосковный конный за­вод мне удалось снова попасть лишь через несколько лет. И, конечно же, я сразу спросил о Кончаке.

— О, это был отличный рысак, он взял много призов на разных состязаниях…

— А почему был? Что с ним слу­чилось?

— Ничего страшного, его продали за большие деньги на аукционе, и уе­хал Кончак в далекую заморскую страну продолжать род орловских рысаков, ветви которого давно уже пе­решагнули рубежи Отечества…

— А Касатка?

— Касатка тут…

Я отправился в конюшню — новую, просторную, светлую — и нашел Касатку. Она, на мой взгляд, совсем не изменилась, о чем я и не замедлил ей сообщить. Касатка в ответ на комп­лимент только грустно поморгала длинными пушистыми ресницами и шумно вздохнула. И тут из-за нее выглянул… Ну конечно же, Кончак! Та­кой же рыженький, такой же маленький, такой же похожий на маму. Только на лбу у него не было приметной белой звездочки — ее увез за дальние моря мой крепконогий крестник.