ПЯТЫЙ ОКЕАН. ВЫСШИЙ ПИЛОТАЖ.

По остроте ощущений это был, пожалуй, самый лихой из моих репортажей. Но – по порядку…

Миша Мосейчук и Володя Воловень  — два летчика, два виртуоза воздушной акробатики. Что они вытворяли в небе – можно было только диву даваться. Первыми в мире выполнили совсем уж головокружительную фигуру высшего пилотажа – петлю Нестерова, или как её ещё называют, — «мертвую петлю» в положении «голова к голове». Чтобы такое делать, нужна идеальная слётанность — необходи­мо быть как бы близ­нецами! В каком-то смысле они таковыми и были — друзья с детства, росли в Киеве на той же улице, в шко­ле сидели за одной партой. Вме­сте и учились летать. Стали заслуженными тренерами-инструкторами высшего пилотажа. Свой коронный номер готовили два года – сначала прошли в положении «голова к голове» по прямой, потом стали делать ви­ражи, сначала мелкие, а потом все более глубокие, пока не по­лучилась петля. И теперь ее отра­батывали, шлифовали…

Прознав про этот уникальный «номер», мы с моим коллегой по редакции журнала «Огонёк» Лёшей Голиковым махнули в киевский аэроклуб, и тут увидели воочию, как это происходит: один самолёт летит нормально, а другой — над ним, перевернувшись колёсами кверху, причём расстояние между ними метра три, а может быть и два, иначе говоря, летают впритык, да еще и эту самую петлю выписывают. Вот такая синхронность. Штука, между прочим, опасная.. Вот об этом мы и решили сделать наш репортаж.

Когда я всё это снимал, всё время думал, а как оно будет выглядеть в журнале, и тут мне пришла в голову шальная мысль – полететь вместе с ними и показать, как это видится из кабины самолета. Но для этого надо было получить разрешение, каковое могли дать только самые большие начальники  ДОСААФа, в Москве. Три дня мы пробивали этот ДОСААФ, доказывали, насколько это важно, подключили редакцию, а пока я, чтобы не терять времени, снимал будни аэроклуба… Наконец, пришло такое распоряжение: Кривоносову полёт разрешить, но с условием – «так его пристегнуть в кабине, чтобы он никаким образом не смог бы отстегнуться».

Началась подготовка к полёту – один самолёт взяли двухместный – «спарку» – лётчик впереди, моё место сзади. Стали меня обряжать — надели  систему, прицепили парашют. Говорю: «Ребята, я уже прыгал, во время службы в морской авиации, так что не волнуйтесь, в случае чего не подведу, только вот что – когда  пристегнёте в кабине, покажите, как эти путы отстёгиваются – мало ли чего…». Ну, они показали какую кнопку нужно нажать, чтобы лямки распались, после чего остаёшься только в парашютной системе, и можно выпрыгивать. Вообще-то мы для них были свои ребята — я прослужил в морской семь с половиной лет, Лёша воевал в авиации транспортной — возил грузы партизанам, десантников при форсировании Днепра, словом — боевой парень. За время войны он познакомился со многими лётчиками, которые потом стали большими начальниками, знатными, почётными людьми. Поэтому ему подбрасывали интересные темы, вот мы с ним на пару и делали материалы — и по авиации, и по космосу…

Пока меня обряжали в лётные доспехи, Лёша всё это снимал моим аппаратом.

И вот мы взлетели… Вошли в зону. Я лечу с Володей, а Миша, наш «верхний» отходит немного в сторонку, переворачивается кверху колёсами и зависает над нами. У меня  аппарат с «двадцатником», у этого объектива очень широкий угол зрения, и всё равно верхний самолёт не влезает в кадр целиком, а снимок мне нужен вертикальный, чтобы встал на полосу журнала. У меня на шее лорингофоны, и я говорю: «Миша, чуть вперёд выдвинься, ты в кадр не помещаешься». Вот он выдвигается, а я корректирую: «Ну, ещё чуть-чуть вперёд». А Володе говорю, чтобы он маленько попридержал или продвинулся вперёд. Когда мы всё это наше общее положение отсинхронизировали, они начали делать мёртвую петлю. Это, конечно, незабываемо – земля-небо, всё перевёрнутое. Замкнув петлю, стали выходить из зоны, Миша подытоживает — всё прошло нормально.

Прилетели, сели… Лёшка, наблюдавший всё это с земли, говорит — зрелище было потрясающее, просто сойти с ума!

По возвращении в Москву я тут же должен был улетать в отпуск, в Софию к жене, она ещё ко мне не переехала, поэтому я ему описал на отдельном листке мои ощущения в этом полёте и дал ему этот листок, чтобы он вставил в репортаж мои впечатления, только он почему-то этого не сделал. Вот я это  сейчас и рассказываю.

В полёте у меня с собой была только лёгкая сумочка со вторым аппаратом, а первый — в руках. Остальная же аппаратура в небольшом фибровом чемоданчике оставалась на земле под присмотром Лёшки.

Закончив работу, мы вернулись в Москву, а ещё через пару дней я улетел в Софию. Там, в мансарде, где мы располагались, я стал распаковывать свои вещи — открыл чемоданчик и увидел, как из него вылезают один за другим муравьи. Да много, штук тридцать. Это когда я на аэродроме в Киеве ставил чемоданчик на траву, они в него забрались и улетели со мной в Москву, а потом в Софию. Покинув чемоданчик, они направились к открытому окну…

И вот теперь я подумал об их дальнейшей судьбе – не организовали ли они в Софии свою диаспору и не расплодились ли многократно, впрочем, могли не прижиться и погибнуть. Но уже то, что они из Киева добрались до Софии, вещь сногсшибательная…

Не знаю, какова судьба тех летчиков – прошло ведь много лет, наш полёт происходил в 1964 году, а они уже и тогда были не молодые, им сейчас тоже должно быть уже за восемьдесят… Живы ли? Это мне неведомо, тем более, что Киев уже столица другого государства.

А вот чтобы кто-то в мире повторил их уникальные полёты, я что-то не слыхал…