Этой фотографии 60 лет, и ей суждено было стать исторической — и в плане судьбы общечеловеческой, и моей собственной. Для челове­чества она — свидетельство конца правления огромной им­перией одного из величайших тиранов, для меня — первая фотография в прессе, да не в какой-нибудь, а в центральной…

Похороны Сталина в редакции «Огонь­ка» были ознаменованы небывалой тру­довой активностью: был выпушен вне­очередной номер журнала и готовился следующий — фундаментально-тематиче­ский. Все творческие кадры, включая фо­токорреспондентов, были задействованы на освещение всеобщей скорби. В фото­лабораторию, где я тогда работал лабо­рантом-печатником, стекалась «зримая информация» — не только из Москвы, но и со всех концов страны — от собко­ров.

Трое суток привозили отснятые пленки из Колонного зала, где безвылазно нахо­дились два «правительственных» фоторе­портера — Дмитрий Бальтерманц и Але­ксей Гостев (там они и спали на стульях за сценой).

 

В тот вечер, когда доступ в Колонный зал был прекращен, нас отпустили домой с наказом: на следующий день быть на рабо­те к трем часам дня, когда фоторепортеры приедут со съемки похорон и начнется сдача номера. Вдохновлённый общим эн­тузиазмом, я решил тоже запечатлеть сие историческое событие, для чего взял взай­мы у приятеля фотоаппарат «ФЭД» (своего у меня не бы­ло) и рано утром отправился на поиск приличествующей моменту ситуации.

Весь центр был оцеплен милицией и войсками. Обходя кордоны, я каким-то образом очутился у кинотеатра «Удар­ник», откуда проник на Болотную пло­щадь, а затем через переулок вышел на Софийскую набережную — прямо напро­тив Кремля. Там поначалу было тихо и безлюдно, но постепенно стал стекаться народ, и к тому времени, когда на Крас­ной площади началась траурная церемо­ния (о чем свидетельствовала доносивша­яся оттуда музыка), набережная уже была из конца в конец запружена людьми.

Решив, что мой звездный час настал, я вскарабкался на подоконник высокого первого этажа, откуда можно было сни­мать довольно-таки неплохо. Но не тут-то было: подоконник был крутой и скользкий, и я никак не мог на нем за­крепиться. Тогда я покричал мальчиш­кам, находившимся поблизости, и по­просил их крепко держать меня за ноги, что они с удовольствием и осуществили.

Теперь точка съемки, хоть и «пятая», была зафиксирована, но возникла новая проблема: аппарат был с одним объекти­вом — «полтинником», и в него вмещал­ся лишь небольшой фрагмент того, что предстало   передо   мной.   И  тогда  я, вспомнив законы аэрофотосъемки, кото­рой занимался во время военной службы, применил панорамную съемку: сделал семь кадров «по низу», охватив весь на­род, но без Кремля, а затем — семь «по верху» — Кремль, но без народа. Надо было только внимательно следить, чтобы все кадры процентов на двадцать пере­крывали друг друга.

Прогремел орудийный салют, прореве­ли прощальные гудки. Я добежал до мет­ро «Новокузнецкая» и рванул в редак­цию. Пока не прибыли фоторепортеры, успел проявить и даже высушить свою пленку. А потом началась страшная гонка — проявка и печать снимков в номер. Про свою съемку я попросту забыл. Ког­да мы свое дело сделали и весь материал унесли наверх макетировать (редакция находилась на седьмом и восьмом этажах, а лаборатория на первом), я отпечатал со своих пленок 14 кадров размером 13×18 см, сцепил панораму обыкновенными канцелярскими скрепками. Получилось нечто огромное, но весьма внушительное.

И тут заскочил к нам в лабораторию за­ведующий фотоотделом Алексей Алек­сандрович Вольгемут. Я показал ему свое творение, которое его потрясло, и он ум­чался наверх — показать начальству. И «наверху» моя панорама вызвала фурор, была склеена художниками-оформителя­ми и пошла с ходу в номер — на разворот.

Когда внеочередной траурный «Ого­нек» вышел, мне выписали гонорар — мой первый гонорар — 500 рублей, тогда приличные деньги…

Сегодня эта фотография опубликована на первой полосе «Литературной газеты».

 

Юрий Кривоносов, 6 марта 2013 г.