Этой фотографии 60 лет, и ей суждено было стать исторической — и в плане судьбы общечеловеческой, и моей собственной. Для человечества она — свидетельство конца правления огромной империей одного из величайших тиранов, для меня — первая фотография в прессе, да не в какой-нибудь, а в центральной…
Похороны Сталина в редакции «Огонька» были ознаменованы небывалой трудовой активностью: был выпушен внеочередной номер журнала и готовился следующий — фундаментально-тематический. Все творческие кадры, включая фотокорреспондентов, были задействованы на освещение всеобщей скорби. В фотолабораторию, где я тогда работал лаборантом-печатником, стекалась «зримая информация» — не только из Москвы, но и со всех концов страны — от собкоров.
Трое суток привозили отснятые пленки из Колонного зала, где безвылазно находились два «правительственных» фоторепортера — Дмитрий Бальтерманц и Алексей Гостев (там они и спали на стульях за сценой).
В тот вечер, когда доступ в Колонный зал был прекращен, нас отпустили домой с наказом: на следующий день быть на работе к трем часам дня, когда фоторепортеры приедут со съемки похорон и начнется сдача номера. Вдохновлённый общим энтузиазмом, я решил тоже запечатлеть сие историческое событие, для чего взял взаймы у приятеля фотоаппарат «ФЭД» (своего у меня не было) и рано утром отправился на поиск приличествующей моменту ситуации.
Весь центр был оцеплен милицией и войсками. Обходя кордоны, я каким-то образом очутился у кинотеатра «Ударник», откуда проник на Болотную площадь, а затем через переулок вышел на Софийскую набережную — прямо напротив Кремля. Там поначалу было тихо и безлюдно, но постепенно стал стекаться народ, и к тому времени, когда на Красной площади началась траурная церемония (о чем свидетельствовала доносившаяся оттуда музыка), набережная уже была из конца в конец запружена людьми.
Решив, что мой звездный час настал, я вскарабкался на подоконник высокого первого этажа, откуда можно было снимать довольно-таки неплохо. Но не тут-то было: подоконник был крутой и скользкий, и я никак не мог на нем закрепиться. Тогда я покричал мальчишкам, находившимся поблизости, и попросил их крепко держать меня за ноги, что они с удовольствием и осуществили.
Теперь точка съемки, хоть и «пятая», была зафиксирована, но возникла новая проблема: аппарат был с одним объективом — «полтинником», и в него вмещался лишь небольшой фрагмент того, что предстало передо мной. И тогда я, вспомнив законы аэрофотосъемки, которой занимался во время военной службы, применил панорамную съемку: сделал семь кадров «по низу», охватив весь народ, но без Кремля, а затем — семь «по верху» — Кремль, но без народа. Надо было только внимательно следить, чтобы все кадры процентов на двадцать перекрывали друг друга.
Прогремел орудийный салют, проревели прощальные гудки. Я добежал до метро «Новокузнецкая» и рванул в редакцию. Пока не прибыли фоторепортеры, успел проявить и даже высушить свою пленку. А потом началась страшная гонка — проявка и печать снимков в номер. Про свою съемку я попросту забыл. Когда мы свое дело сделали и весь материал унесли наверх макетировать (редакция находилась на седьмом и восьмом этажах, а лаборатория на первом), я отпечатал со своих пленок 14 кадров размером 13×18 см, сцепил панораму обыкновенными канцелярскими скрепками. Получилось нечто огромное, но весьма внушительное.
И тут заскочил к нам в лабораторию заведующий фотоотделом Алексей Александрович Вольгемут. Я показал ему свое творение, которое его потрясло, и он умчался наверх — показать начальству. И «наверху» моя панорама вызвала фурор, была склеена художниками-оформителями и пошла с ходу в номер — на разворот.
Когда внеочередной траурный «Огонек» вышел, мне выписали гонорар — мой первый гонорар — 500 рублей, тогда приличные деньги…
Сегодня эта фотография опубликована на первой полосе «Литературной газеты».
Юрий Кривоносов, 6 марта 2013 г.
