Фото-саФари-по-Фински 2. Маннергейм.

Иду, смотрю – памятник. Интересно, кому? Подхожу ближе – обозначены годы, а чьи, не сказано. Обхожу с другой стороны, читаю: «Маннергейм»…

Теперь-то я знаю, что он был бароном  и генералом русской – царской – армии, а вот тогда — в 1939-40 годах мне было известно, что этим именем называется линия укреплений, которую штурмовали наши красноармейцы – такое звание в то время было у рядовых солдат. Эта война мне, мальчишке, запомнилась тем, что одновременно с ее началом в наших магазинах цены на все продукты увеличились в два раза. Так и запомнилось – точно в два – и сахар, и масло, и крупы, словом, всё…  В газетах писалось о том, как героически наши воины штурмуют эту самую линию Маннергейма, и только много позднее я узнал, что это было сущим идиотизмом – и сама эта линия, и попытки ее преодоления. Всё это было данью предыдущей, первой мировой войне. Уничтожив современно мыслящий комсостав, «гениальный полководец всех времен и народов» опёрся на командармов времен гражданской войны, махавших шашками навстречу танковым громадам. Ни на кой чёрт не была она нужна эта линия Маннергейма, как и линии Зигфрида и Мажино, показавшие свою бесполезность уже в самом начале Второй мировой… А будущему нашему генералиссимусу почему-то не пришло в голову, что можно было кинуть на Хельсинки, или как его еще называли – Гельсингфорс, десант из нескольких тысяч парашютистов, которые в стране уже были, да на том всю войну и закончить. Но он думал, что он самый умный и великий, а на то, что ни за понюх табака угробил перед этой линией тысячи обмороженных ребят, ему было глубоко наплевать…

Такие вот мысли пронеслись в моём сознании, когда передо мной замельтешила фамилия великого гражданина Суоми…  И захотелось мне хоть немного сбить с него «спесь», наверное, зашевелилась во мне историческая обида. И сделал я кадр, снижающий пафос этого горделивого всадника. Но и этого мне показалось маловато, и тогда я снял его совсем уж в уничижительном антураже. А потом что-то засовестился – в чём, собственно, виноват был этот барон, он же за свой народ радел… И тогда я вернул ему его заслуженный конный облик. Наверное, и по отношению к давнему врагу надо быть справедливым. Люди же мы, в конце концов…